ЦИТАТЫ
(составление и комментарии В. В. Предлогова)

Асафьев об историческом значении творчества и преподавания Лядова, о генезисе, о творческой психологии, о миниатюризме Лядова, о соприкосновении его стиля со стилем Скрябина:

"Лядов, проникновеннейший эстет по убеждениям и чуткий стилист, влюблённый в звук. В Лядове господствовал артистизм, равняющий его с Глинкой, но его дарование было не широкого диапазона, и ему не свойственно было стремление к монументальным формам. Миниатюрист, он в этой своей сфере достигает мастерства, сближающего его с мастерами миниатюры в других искусствах, но никогда по содержанию не выходит из пределов нежной взволнованности и остроумной и лукавой иронии. Стилизаторство было его силой и его слабостью, так как приводило к преобладанию формально-рассудочного критерия над живыми побуждениями и замедляло творческий процесс, и без того не интенсивный. Стремление, сказывавшееся в его критериях и в практике композитора и педагога, перенести технику миниатюры на крупные формы, всегда приводило Лядова к конфликту с музыкальной действительностью: и всё-таки в своей области это был замечательный мастер".

"Казалось бы, тонкий придирчивый стилист и поклонник изысканного письма типа «строгановской школы» (если привлечь на помощь сравнения из древнерусской живописи) или народной сказочной миниатюры типа современного Палеха — Лядов имел бы возможность приложить к технике Чайковского ряд упреков в шероховатостях и небрежностях письма. Но вот в том и дело, что в своём эстетическом аскетизме и в строгих требованиях к композиторскому сознанию («следить, чтобы лиги, точки, нотного хвоста — тени случайного или недомысленного не было бы в сочинении») Лядов отлично различал степень, масштабы и направленность таланта: Чайковскому не приходилось раздувать себя, ибо писание широких полотен, мышление звукообразами в их развитии было его естественным правом. А вот Лядову казалось, что «кричит» Скрябин, надрывается, растягивая свою звукоткань, чтобы стать симфонистом, и что невольно «пыжится» Глазунов, строя симфонию за симфонией! Словом, Лядов приходил к убеждению, что выбор жанра как формы определяется внутренней закономерностью и способностью к росту той звукоидеи и диктуемых ею звукообразов, что направляют помыслы и волю композитора к воплощению, к сочинению".

"То были годы, когда только что «Китеж» и «Золотой петушок» Римского-Корсакова заставили о себе говорить весь музыкальный мир, когда в полном расцвете находилось мастерство Глазунова и интенсивно пламенело мудрое твсрчество Сергея Танеева. Юность Рахманинова переходила в мужественную зрелость. В откровении за откровением сжигал себя Скрябин, бурный, нетерпеливый. А кроме них — очень талантливая и самостоятельная молодежь, уже вызывавшая к себе неотрывное всеобщее внимание. Сверх того, происходило яркое триумфальное продвижение русского искусства за границу и начиналось мировое признание Мусоргского. И вот при таком-то окружении взошла звезда Лядова".

"Лядов не отрицал симфонию. Но он очень немногие симфонии считал органически выросшими произведениями и до конца своим содержанием оправданными, именно, как симфонии. Не переоценивая самого себя, Лядов скромно отвел себе область миниатюры — фортепианной и оркестровой — и работал над ней с большой любовью и тщательностью ремесленника и со вкусом первоклассного художника-ювелира и мастера стиля.

Надо почувствовать форму, надо, чтобы через неё и все почувствовали, что вы хотели сочинить именно то, а не другое, и так, а не иначе, — приблизительно в таких словах формулировал Лядов свои требования, когда не формально, а по существу добивался от понравившегося ему ученика выполнения их. Ошибка Лядова была в том, что он применял технику ювелирного письма к любому дарованию и переводил её на вещи совсем иного масштаба. Но это ошибка педагога, а не мастера, — музыка же Лядова достаточно точно определяет значение его камерного стиля.

Стиль этот прошёл сквозь многие влияния и, конечно, Шумана — в первую очередь, потом Шопена. В конце жизни Лядов ощутил на себе даже воздействие музыки своего любимца Скрябина. Но говоря о влияниях на Лядова, надо твёрдо помнить одно: их определяет ЧУЖОЙ тематический материал, но приёмы обработки, характер фактуры, развитие идей, мелодические обороты, тип фигураций всегда с самых первых opus'oв содержат в себе неуловимые словами, но ощутимо слышимые чисто лядовские черты. Иначе говоря, в музыке Лядова часто не оригинальны её СТИМУЛЫ и её ИМПУЛЬСЫ, но всегда своеобразна манера их претворения и выявления. Об этом свидетельствуют в равной мере и его «Бирюльки» (ор.2) и Intermezzi (op.7), несмотря на мелькающие в них «шуманнзмы», и его «Колыбельная» (ор.24) и «Баркарола» (ор.44), с шопеновскими «посылами», и скрябинизированные пьесы ор.64 (Grimace, Tenebres, Tentation, Reminiscence)".

"При всём своём тяготении к инструментальной красочности и звукописи Лядов чурался проникавших тогда в русскую музыку соблазнов французского импрессионизма. Но представители тогдашнего старшего и младшего молодого поколения композиторов к ним тянулись, и мы видим, как в музыке Н. Черепнина, С. Василенко, а затем юного Стравинского, Александра Крейна (а ещё раньше их всех у В. Ребикова) импрессионистские течения начинают колебать привычные школьные схемы и, прежде всего, расширяют границы гармонии. К тому же влекло новое эстетическое мировоззрение передовых художественных и литературных кругов. Живопись Врубеля, стихи символистов, обострение эмоций и вкусов заставляют музыкантов искать новых созвучий, более отзывчивых на изменявшийся под влиянием социальных сдвигов душевный строй".

"Именно он [Лядов] освободил формы и эмоциональный тон фортепианной миниатюры от привкуса бессодержательной и ни к чему не обязывающей музыкальной causerie (говорливости) и перевел эти формы в область серьёзной камерной культуры. У него мы наблюдаем впереди всего стремление к установке чисто музыкальных замыслов и к решению музыкально ценных проблем.

Важно также не то, что Лядов обладал острым эстетическим вкусом, а важно, что вкус Лядова был активным фактором в отношении музыкального содержания, принципов голосоведения, фактуры, формы и стиля. Можно не соглашаться с эстетическими и художественными воззрениями Лядова и с его канонами музыкальной композиции, но нельзя не ценить в нём этой вкусовой осознанности и нельзя не понять исторически важной позиции, занятой в свое время Лядовым в русской камерной инструментальной музыке, как мастером стилистически совершенной миниатюры.

Не переоценивая самого себя, Лядов скромно отвел себе область миниатюры, фортепианной и оркестровой, и работал над ней с большой любовью и тщательностью ремесленника и со вкусом первоклассного художника-ювелира и мастера стиля".

К оглавлению ->

 

Главная | Биография | Статьи | Цитаты | Записи | Ноты | Альбом | Ссылки