ЦИТАТЫ
(составление и комментарии В. В. Предлогова)

Ястребцев об отношении Римского-Корсакова к Скрябину, а также рассказ про знаменитый "тост за консонанс":

"На моё замечание, что для многого из новой русской музыки уже настал период сознательной и трезвой критики, Римский-Корсаков сказал: «А всё потому, что её цикл завершен: всё сказано. Что же касается последних Пятой и Шестой симфоний Глазунова и сочинений Скрябина, то ими начинается уже нечто новое в этой области, и к чему они придут — это пока ещё вопрос»".

"Я сидел возле Римских-Корсаковых, а потому во время исполнения 2-й симфонии Скрябина, и в особенности когда слышались необыкновенно дикие гармонии, мы переглядывались с Николаем Андреевичем. Прослушав это произведение во второй раз, Римский-Корсаков окончательно разочаровался в нём. Мало того, под гнетом гармоний Andante, Николай Андреевич припомнил одно смешное стихотворение и тут же написал его на своей визитной карточке:

Собаки лают, кошки стонут,
Но сердце девушки не тронут,
Она печальна и одна
По роще ходит, как луна.

Но затем, видимо, раздумал, и мне этой записки не передал, а спрятал её в карман.

В антракте (после симфонии) говорили о том, что такую музыку нетрудно сочинять целыми пудами. Она настолько скучна и безжизненна, что к ней можно приурочить известный афоризм, сказанный (если я не ошибаюсь) Шопенгауэром по адресу многотомных, но бездарных творений большинства ремесленников учёных, а именно, что такие произведения писать было, вероятно, легче, чем их читать.

После концерта Римский-Корсаков на ужине у Беляева произвел своего рода «скандал»: когда дошла очередь до него, он объявил тенденциозный тост за консонанс, которым, по-видимому, сильно огорчил Скрябина и его музыкальных единоверцев. «Позвольте мне, господа, — сказал Римский-Корсаков, — провозгласить несколько фантастический тост и выпить за здоровье одного очень мною уважаемого музыкального деятеля, а именно — «консонанса», ибо когда «консонанс» будет здоров, то и «диссонанс» будет здоров, выразителен и прекрасен»".

"Сегодня я возвратил черновую рукопись «Садко» и при этом узнал, что Николай Андреевич перекладывает «Китеж» (половина его уже готова), а также, что им наиструментованы I действие и обе картины IV действия этой оперы.

Далее говорили о том, что Римский-Корсаков очень уж не любит новейших лириков (Скрябин и др.). «Они все нутро свое выворачивают, — сказал Римский-Корсаков, — а внутри одна гадость, какой-то лимбургский сыр, и только».

Кроме того, я узнал, что три акта редактируемой им с Глазуновым «Жизни за царя» уже готовы, а также, что за вечер можно просмотреть (с этой целью) не более 20 страниц.

Наконец началась музыка. Сперва были сыграны 2 поэмы (ор.32) и 4 прелюдии (ор.33) Скрябина, после чего Забела исполнила 5 романсов Бориса Карловича Яновского (по рукописи), песню об умирающем лебеде и шуточную Колыбельную из «Пана Воеводы», а также целый ряд романсов Римского-Корсакова: «Ненастный день потух», «О, если б ты могла», «Не пенится море», «О чём в тиши ночей» и «Звонче жаворонка пенье». Надежда Ивановна была в голосе".

"Сегодня Римский-Корсаков, говоря о Скрябине, очень хвалил мою любимую I часть Первой симфонии, находя Скрябина сильным талантом, но талантом, способным проявляться лишь в весьма ограниченном числе настроений. И это его недостаток".

"На третьем журфиксе Римских-Корсаковых был с 10 мин. девятого до без 20 мин. 2 ч. ночи. В эту среду говорили о Скрябине, большом его таланте, но который, несмотря на его необыкновенную забористость, безупречен, как гармонист, нет чепухи, не то что у Регера или же Штрауса. Скрябин, конечно, забрёл куда-то в сторону и уже никогда оттуда не вылезет. У него в музыке почти нет консонансов, всё это какие-то энгармонические переходы (нет ни одной нотки спроста), а потому хотя оно и хорошо, но как-то однотонно. В его Третьей симфонии, например, играют picс. 3 II., 3 Ob. и С. inglese, 3 С1. и Cl. basso, 2 арфы, 5 труб, 8 валторн и т. д. Надо ли это?

Далее говорили о Дюка и его «Ученике чародея». — «По оркестровке,— сказал Николай Андреевич, — он, кажется, всех нас заткнул за пояс, и, к удивлению, эта музыка сравнительно без чепухи»".

"Далее Николай Андреевич сообщил о том, что у Колонна он познакомился с Рихардом Штраусом, хотя при этом почти не разговаривал с ним. «Не о чем было говорить. — Говорят, — продолжал Николай Андреевич, — после первого концерта, прослушав I акт «Руслана», I действие «Князя Игоря» и сюиту из «Ночи перед рождеством», Штраус заявил: "Хотя все это и хорошо, но, к сожалению, мы уже не дети". По мнению этих господ, сказал Римский-Корсаков, — Моцарт — это одно, а они — другое. Два полюса искусства».

Сверх того, мы беседовали о Скрябине и задуманных им двух предвечериях и семи вечерах какой-то особой музыкально-хореографической и проч. мистерии. «Уж не сходит ли он с ума,— сказал Николай Андреевич,— на почве религиозно-эротического помешательства? Ведь вся эта его проповедь о физическом и духовном слиянии с божеством что-то маловразумительна, как непонятна и его идея создания храма искусства именно в Индии и непременно на берегах священного Ганга! Как все это близко к сумасшедшему дому, не правда ли?»"

К оглавлению ->

 

Главная | Биография | Статьи | Цитаты | Записи | Ноты | Альбом | Ссылки